Неточные совпадения
Сестре ее прислали материйку: это такое очарованье, которого просто нельзя выразить словами; вообразите себе: полосочки узенькие-узенькие, какие только может представить воображение человеческое,
фон голубой и через полоску всё глазки и лапки, глазки и лапки, глазки и лапки…
Мягкими увалами поле, уходя вдаль, поднималось к дымчатым облакам; вдали снежными буграми возвышались однообразные конусы лагерных палаток, влево от них на темном
фоне рощи двигались ряды белых, игрушечных солдат, а еще левее возвышалось в
голубую пустоту между облаков очень красное на солнце кирпичное здание, обложенное тоненькими лучинками лесов, облепленное маленькими, как дети, рабочими.
Пред ним снова встал сизый, точно
голубь, человечек на
фоне льдистых стекол двери балкона. Он почувствовал что-то неприятно аллегорическое в этой фигурке, прилепившейся, как бездушная, немая деталь огромного здания, высоко над массой коленопреклоненных, восторженно ревущих людей. О ней хотелось забыть, так же как о Лидии и о ее муже.
На
фоне голубого неба его фигура была очерчена четко и резко.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями, поднялась к прорехе в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела. Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на
фоне голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
И на прекрасном
фоне золотого солнца,
голубых небес, зеленых рощ и садов — всегда на первом плане, всегда на главном месте она; непостижимая, недосягаемая, несравненная, единственная, восхитительная, головокружительная — Юлия.
Я лежал в палатке один на кровати и смотрел в неспущенные полы моей палатки. На черном
фоне Балкан внизу мелькали огоньки деревни Шипки и над ней, как венец горного массива, заоблачное Орлиное Гнездо, а над ним на синем звездном небе переливается
голубым мерцанием та самая звезда, которую я видел после горной катастрофы…
Голубые озера, причудливые камешки в каскадах пещеры и наконец я сам, как живой, перед собственными своими глазами, на розовом
фоне позолоченных утренней зарей снегов.
Она села на подоконник. На
фоне ослепительного, бело-голубого неба сверху и густой синевы моря снизу — ее высокая, немного полная фигура, в белом капоте, обрисовалась с тонкой, изящной и мягкой отчетливостью, а жесткие, рыжеватые против солнца завитки волос зажглись вокруг ее головы густым золотым сиянием.
Тяжелое и несуразное впечатление производила эта вычурная, пряничная постройка на
фоне сияющего крымского неба и воздушных, серо-голубых гор, среди темных, задумчивых, изящных кипарисов и могучих платанов, обвитых сверху донизу плющом, вблизи от прекрасного, радостного моря.
Пред ними необозримо расстилалось море в лучах утреннего солнца. Маленькие игривые волны, рождаемые ласковым дыханием ветра, тихо бились о борт. Далеко в море, как шрам на атласной груди его, виднелась коса. С нее в мягкий
фон голубого неба вонзался шест тонкой черточкой, и было видно, как треплется по ветру тряпка.
Лукич бежал, и навстречу ему, зеленея, приближался островок леса, всё рельефнее выступая на ярко-жёлтом
фоне нивы и мутно-голубом небе.
Голубой дремлет в бледном свете. На
фоне плаща его светится луч, как будто он оперся на меч.
— Да, вижу! — кивнула я, не отрывая глаз от серой башенки, резко выделявшейся на
фоне голубого неба.
Справа, совсем близко, высятся окутанные дымкой тумана передовые острова. Вот Порто-Санте, вот голый камень, точно маяк, выдвинутый из океана, вот еще островок, и наконец вырисовывается на ярко-голубом
фоне лазуревого неба темное пятно высокого острова. Это остров Мадера.
Ты знаешь, у меня есть одно: вообрази только, вышитый блестками
голубой тюль по зеленому
фону…
В солнечное погожее утро на
фоне голубого неба, они должны казаться прекрасными, но сейчас не то, — сейчас они, как нищие странники, застигнутые в пути непогодой, прикрытые кое-как разноцветным рубищем, протягивают за подаянием свои мокрые ветви-руки.
Такое время настало. Под восторженным взглядом
голубых глаз Антона Антоновича
фон Зеемана — сердце Лидочки забило тревогу.
Бьет два часа… Свет маленькой ночной лампы скудно пробивается сквозь
голубой абажур. Лизочка лежит в постели. Ее белый кружевной чепчик резко вырисовывается на темном
фоне красной подушки. На ее бледном лице и круглых, сдобных плечах лежат узорчатые тени от абажура. У ног сидит Василий Степанович, ее муж. Бедняга счастлив, что его жена наконец дома, и в то же время страшно напуган ее болезнью.
Но первым настоящим днем освобождения я считаю следующий. Это было прекрасное весеннее утро, и в открытое окно вливался живительный, бодрый воздух; и, гуляя по камере, я каждый раз при повороте, бессознательно, со смутным интересом взглядывал на высокое окно, где на
фоне голубого безоблачного неба четко и резко вычерчивала свой контур железная решетка.